Катарина была совсем близко от Хью. Брови ее были сердито нахмурены, а губы вызывающе поджаты. Он смотрел на эти губы, зачарованный совершенством их формы, нежной мягкостью их, золотисто-красным цветом, напомнившим ему румяный бок спелого, сочного персика, ждущего прикосновения других губ, изнывающих от жажды. Он перевел взгляд на глаза цвета морской волны, в бездонной глубине которых мелькали то голубоватые, то золотистые искорки. Он помнил эти глаза, но тогда они сияли на лице девочки-подростка, а теперь украшали собой женщину редкой красоты, душа которой осталась такой же доброй и любящей, какой он ее помнил все эти годы.
Катарина облокотилась на край медного чана, не в силах побороть странное чувство, невидимой нитью связавшее их. Она улыбнулась Хью, чувствуя, как тот тщетно пытается разорвать эту нить, но ответной улыбки не последовало. Он смотрел ей в глаза, как бы пытаясь проникнуть в самые сокровенные глубины ее естества. Игра была окончена, выражение лица его изменилось, и несколько долгих мгновений он смотрел на нее, не отрываясь.
Он был так близко, ее рыцарь, все чувства Катарины обострились, его дыхание гулом отдавалось в ее ушах, ноздри наполнил запах мыла, смешанный с теплым ароматом его кожи. В потемневшей комнате пламя очага бросало красноватые отблески на его бронзовое тело, и Катарина как зачарованная смотрела на их танец. Наступила странная тишина, нарушаемая только шипением факелов, и все окружающее перестало существовать.
Словно во сне Катарина увидела, как Хью взял ее руки в свои. Он прижал их к мокрой груди, и она едва не лишилась чувств, ощутив ладонями упругость золотистых волос. Как будто во сне она смотрела, как Хью подносит ее руку к губам, и когда он, наконец, коснулся ее, Катарина вздрогнула, словно молния ударила между ними. Жар разлился по всему ее телу, руки и ноги отказывались повиноваться ей. Это были новые для нее чувства, которых до сей поры ей не приходилось испытывать. Он притянул ее к себе, и Катарине показалось, что она не сможет вынести напряжения, заставившего ее тело сотрясаться от дрожи. Он потянулся к ней и нежно коснулся ее губ своими. Катарина закрыла глаза, она едва держалась на ногах. Легкий вздох слетел с ее губ, как будто в душе ее открылась потайная дверца, о существовании которой она и не подозревала. Почти не сознавая, что делает, она обхватила его плечи руками.
Вдруг словно порыв ледяного ветра налетел на нее. В ужасе она вырвалась из его объятий и отскочила на шаг, пытаясь что-то сказать, но не смогла издать ни единого звука. Наконец, с трудом овладев собой, она отвела от него взгляд и дрожащим голосом сказала:
— Вода, должно быть, совсем уже остыла.
Хью ничего не ответил, по-прежнему не отрывая от нее глаз. Наконец, он молча кивнул. Катарина подала ему полотняное полотенце и снова отступила на шаг, не зная, куда девать глаза.
— Надо проведать брата, — спокойно сказал он.
— Я сама схожу, — быстро предложила она. — Так будет быстрее. — Ей хотелось поскорее покинуть эту комнату, и она ухватилась за этот предлог, как утопающий хватается за соломинку. Так же, как слуге незадолго до этого, Катарине хотелось оказаться подальше от Хью. Не ожидая ответа и стараясь не встречаться с ним взглядом, она выскользнула из комнаты.
Забыв о том, что надо проведать Теренса, Катарина сразу же пошла к себе, но одного взгляда на постель ей было достаточно, чтобы понять, что заснуть она сегодня не сможет. Вместо того чтобы прилечь, она начала ходить по комнате взад и вперед, пытаясь справиться с обуревавшими ее чувствами. Четыре года она думала о Хью днем и ночью, постоянно поминая его в своих молитвах, мысленно делясь с ним своими радостями и горестями. Все эти четыре года в ее сознании он представал героем одной из песен, которые поют менестрели. С самого начала он казался ей каким-то сказочным персонажем — воином, под броней которого билось мягкое, нежное сердце, о существовании которого знала только она. Но сейчас — нет, с того мгновения, как она встретила его на пороге — Катарина воспринимала его совершенно по-другому.
Почему он поцеловал ее? Только они веселились, как будто он никогда и не покидал Авиньона, все было легко и просто, как вдруг глаза его затуманились, лицо изменилось, и вот он поцеловал ее. Это нисколько не напоминало то, как два года назад сын одного дворянина, гостившего у них, поцеловал ее на берегу реки. И то, как Жофрей припадал к ее руке, совсем не было похоже на поцелуй Хью, проникший, казалось, в самое сердце Катарины. Он пробудил в ней чувства, о существовании которых она не подозревала, и это не на шутку испугало ее.
Что теперь она должна думать? Она помолвлена, Хью тоже должен жениться на другой. Катарина вдруг вспомнила об Адели. Когда Теренс говорил о ней, то в голосе его всегда сквозило едва сдерживаемое раздражение, а Хью старался сменить тему разговора, когда она спрашивала его о невесте. Может, он больше не помолвлен с ней или получил известие, что она заболела или умерла?
Эта мысль потрясла Катарину. Если так, то Хью свободен и волен жениться на ком угодно. А если он хочет жениться на ней? От этой мысли Катарине едва не стало дурно. Выйти замуж за своего рыцаря! Она представила, как бы это могло быть — бесконечные дни, наполненные счастьем, долгие вечера у очага их собственного Большого Холла, степенные беседы о хозяйстве, о жизни, о детях…
Катарина тряхнула головой, отгоняя от себя эти сладкие мысли. Что с того, что Адель мертва и Хью свободен? ОНА не свободна, совсем скоро она должна отправляться в первый этап своего путешествия в Страсбург. Менее чем через две недели она уезжает в аббатство Ройямон, отец договорился с настоятельницей, что Катарина проведет там шесть месяцев, совершенствуя свои познания в медицине. Там же ее будут обучать всему необходимому для того, чтобы она смогла безупречно выполнять обязанности жены барона и хозяйки замка. С самого детства ее готовили к этому замужеству, и изменить ничего уже нельзя… даже для Хью!